Зеркало Велеса - Страница 8

— Успеха, герой, — подмигнул ему мужчина и покатил носилки обратно.

Андрея тем временем лишили брюк, в голом виде закатили за дверь, где оказалось весьма прохладно.

— Зверев? С матерью твоей из школы уже созвонились, скоро приедет. — Полуобнаженный старикан в белой бандане и мясницком фартуке, но в очках и с благообразной бородкой пробежал пальцами по его животу, кивнул: — Настя, сполосни его хлоргексидином и спиртом протри. Вы как относитесь к новокаину, молодой человек?

— Не знаю, не пробовал, — ответил Андрей.

— Значит, попробуешь, — пообещал старикан. — Как закончишь — на второй стол его клади. Тут ничего сложного, не задержим.

— У него свежий шрам на правой скуле, Михаил Сергеевич.

— Да? — Врач наклонился к его лицу. — Думаешь, нервный мальчишка попался?

— Вы же знаете, Михаил Сергеевич, сейчас проще такого, нежели нормального встретить.

— Ладно, Настя, скажешь анестезиологу — под общим работать будем. Оно и с новокаином меньше риска. Все, я руки мыть пошел, готовьте его…

Андрею обильно полили живот какой-то жидкостью, протерли бинтом, опять полили, но на этот раз потерли ватным тампоном. Носилки дрогнули, покатились дальше, еще за одну дверь. Зверев увидел большущий плафон с фарами — как в зубоврачебном кабинете. Его переложили на нечто, формой напоминающее распятие, причем руки тут же развели в стороны и прихватили бинтами. Сестра, которую называли Настей, подкатила капельницу, стала прицеливаться иглой в вену.

— А как же наркоз? — забеспокоился Андрей, опасаясь укола не столько из-за боли, сколько из-за ощущения полной беспомощности. Наверное, именно так чувствует себя приготовленная для препарирования лягушка.

— Все будет, все будет, — пообещал старик, невесть как оказавшийся у его бедра. — Здесь болит? А здесь?

По животу опять побежали холодные пальцы. В какой-то момент тело ответило на прикосновение болью, и старик кивнул:

— Давайте! Ты, кстати, в каком классе учишься?

— В девятом, — ответил Андрей. — У нас десятилетка, как раньше.

— Это хорошо, — кивнул старик. — Считать, надеюсь, научился?

— Да.

— Сколько пальцев? — выставил он свою пятерню.

— Пять.

— А так?

— Четыре.

— Верю, мальчик, учишься хорошо, — улыбнулся старик, и на лицо Андрея легла маска. — Но давай попробуем еще раз. Сколько пальцев?

Старшеклассник напрягся, пытаясь разглядеть руку, но перед глазами стремительно сгустилось какое-то красно-коричневое марево.

Андрей тряхнул головой, шире открыл глаза. Марево рассеялось. Он увидел светло-коричневые, плотно подогнанные доски, но которым скакали разноцветные зайчики. Тело ощущало приятную легкость, плавало в чем-то теплом и ласковом.

«Это я чего, вниз головой над полом вишу? — подумалось Звереву. — Хотя полы тут, в больнице, должны быть с линолеумом».

Он попытался перевернуться, взмахнул руками, хлопнул по чему-то мягкому и сел в постели, опершись на выставленные назад руки. Его взору открылась обширная палата с бревенчатыми стенами, ломаным витражным, но одноцветным окном. Да и коечка у него была явно не казенная — размером с половину домашней спальни.

— Андрюшенька, дитятко мое! Очнулся, исцелился, миленький! Вернулся, вернулся ко мне, кровинушка! — Рассмотреть комнату подробнее он не смог, поскольку его сгребла в объятия какая-то тетка и принялась тискать, словно кусок пластилина. — Радость моя, солнышко единственное, чадо мое любое! Да ты, вестимо, голоден, что зверь лесной? Почитай, неделю росинки маковой во рту не бывало. Я сей же час, стряпухам крикну. Принесут чего быстренько…

Тетка вышла, оставив Андрея одного, и он смог осмотреться еще раз.

Палата была обширной, не меньше двадцати метров. Дощатый пол, такой же дощатый потолок. Стены срублены из бревен в пол-обхвата, но за изголовьем шла широкая полоса изразцов. Окно собрано из небольших кусочков неправильной формы, вклеенных в светлую оправу — то ли из олова, то ли из свинца. Скорее, олово — свинец ведь мягкий слишком. Справа, в дальнем от окна углу, за небольшими занавесочками, стояла на полке темная икона с болтающейся на окладе крохотной медной рукой. Или золотой?

Еще на стене висел широченный, с ладонь, ремень с саблей, ножами и еще какими-то мешочками и подсумками. Под ним — застеленный красно-синим войлочным ковриком сундук, и под иконой — еще один. Возле окна стоял полутораметровый деревянный пюпитр, чуть дальше имелся высокий, но узкий темно-вишневый шкафчик с вычурной резьбой. На подоконнике пылились два трехрожковых подсвечника без свечей, а на пюпитре — масляная лампа с длинным носиком, из которого выглядывал почерневший фитиль. С улицы доносились коровье мычание, кудахтанье кур, блеянье, лай, гоготание — в общем, звуки живущей полной жизнью сельской глубинки. А чего тут не имелось — так это люстры, розеток, фонарей, ламп, компьютера, телевизора, магнитолы и стола со стопкой учебников и тетрадей.

— Однако, — пробормотал Зверев, закончив осмотр, — классно меня ширнули. Интересно, это у всех общий наркоз так проходит, или у меня одного глюки? И главное, натурально все так… Не то что за фантомами бессмертными по небу гоняться.

Мысль о том, что наркоз может вот-вот кончиться, заставила его подняться, пройти по холодному влажному полу к окну. Ему хотелось увидеть, что творится снаружи, за окном — но не тут-то было!

Вблизи выяснилось, что вместо стекол в окна вправлена тонкая слоистая слюда, сквозь которую различались только полутона: справа что-то темное, сверху светлое, слева опять темное.