Где-то через час по сторонам от путников из-под снега начали выглядывать чахлые деревца — крученые, как наркоманы, березки, сосенки со считанными иглами.
— Да это Суриковская топь! — забеспокоился ярыга. — Паны, топь это бездонная! По ней ни летом ни зимой хода нет. Повертать надобно.
— Ты меня не утопишь, кузен? — с трудом выдохнул вопрос князь Крошинскнй.
— Тебя не утоплю, — пообещал Зверев.
— Да топь, паны, ей-богу топь, — перекрестился ярыга. — На погибель он вас ведет!
— Мы в сторону усадьбы княжеской идем, подонок? — оглянулся на него новик. — Отвечай!
— Ну, в сторону усадьбы, — недовольно признал перебежчик.
— Путь самый короткий, так? Ну, а тропу через болото я знаю.
— Через Суриковскую топь хода нет.
— Заткнись, урод. Я ведь первым иду.
— Это верно, — подал голос покачивающийся в седле пан Чекрыжный. — Коли провалится — то первым. А мы завсегда к усадьбе его возвернуться сможем. Так, московит?
— Так, так, — согласился Андрей.
— Полян, Ижка, вы за ним все же приглядывайте. Как бы не скакнул куда в сторону по тропе тайной.
Холопы, что шли возле новика, угрюмо глянули на Зверева.
— Не бойтесь, — улыбнулся им Андрей. — Вам утонуть не суждено. Это я точно знаю.
— Ты иди, иди, — подтолкнул его тот, что нес оружие. — Я на болоте ночевать не хочу.
— Не распускай руки, холоп! — моментально вспылил Крошинскнй. — Он хоть и полонянин, а боярин родовитый — не ты, смерд вонючий!
Андрей оглянулся. Польская рать вытянулась в длину чуть не на километр, хвост ее еще только подступал к краю болота и находился в полной безопасности. Да и вообще: что-то больно спокойно тут было для смертоносной топи. Хотя предупреждения ярыги свое дело сделали: пан Чекрыжный от проводника метров на пятьдесят отстал. Опасался провалиться, коли голова колонны в яму какую ухнется.
Тут под ногой что-то чавкнуло, оставшийся след быстро наполнился водой.
— Я упреждал, упреждал! — радостно взвизгнул перебежчик.
Зверев остановился.
— Ты чего, кузен? — поинтересовался князь.
— Опасаюсь, как бы с тропы не сбиться, — перекрестился Андрей. — Пожалуй, помолюсь я, прежде чем дальше идти.
Он опустился на колено прямо в снег, плюнул в ладонь и со всей силы, как можно глубже, загнал вниз руку, растопырив на ней пальцы в «лягушачью лапку». Пальцы ощутили прикосновение неожиданно теплой влаги, и новик негромко забормотал заветные слова.
— Странно ты молишься, кузен, — хмыкнул Крошинский. — Ровно на стену запрыгивать сбираешься.
— Как умею, — ответил, выпрямляясь, паренек. — Кажется, вспомнил, куда дальше идти. За мной!
Он решительно двинулся дальше — и не то что вода перестала в следах чавкать, но и наст приобрел нежданную прочность, удерживая на себе людей, словно скованный стужей лед.
Андрей, теперь уже не оглядываясь, шагал вперед вперед, лишь иногда пиная высоко выпирающие кочки. Снег осыпался, обнажая кислую мороженую осоку. Значит, болото. Деревьев нет никаких, даже совсем больных. Похоже, снизу началась настоящая топь, на которой корням цепляться не за что. Самое подходящее место для тех, кто желает расстаться с жизнью.
— Ну, скотина, — оглянулся он на предателя. — А говорил — утонем. Сколько нам еще до усадьбы?
— Верст пять, — кивнул тот. — Я и не думал, что тут тропы есть.
— Есть, есть… — Пан Чекрыжный по-прежнему отставал на полсотни метров, следом тянулась длинная воинская колонна. Князь Крошинский с десятком холопов брел метрах в пяти позади новика. Рядом неотлучно торчали только ярыга и трое пеших ляхов. — Скоро и вовсе дойдем.
Впереди, примерно в километре, вырастала темная стена леса. Похоже, там уже начиналась твердая земля. Осталось совсем чуть-чуть. Плохо… Может, с этой стороны болото и вовсе не заросло и окажется озером? Тогда они прямым ходом выйдут на берег.
Слева опять показалась кочка. Андрей пнул — травяная. Нет, пока, пожалуй, не озеро. Но кто знает, что будет дальше, впереди?
Наконец слева, метрах в ста, встретился пучок из пяти сосенок, сгрудившихся на пятачке размером с попону. Каждая — в палец толщиной. Андрей плавно повернул туда, прикидывая расстановку сил. Справа и на шаг позади — лях с его оружием под мышкой. Ярыга чуть сзади. Слева — набычившийся боец лет сорока в шлеме с длинным наносником и в куяке из крупных пластин. Третий лях, в кирасе и остроконечном шишаке, увлекся и вырвался на два шага вперед проводника.
— Ладно, потанцуем, — облизнул почему-то пересохшие разом губы Зверев. — Только бы Лютобор не ошибся…
— Ты о чем, московит? — переспросил правый поляк.
— Устал, говорю, бродить. Отдохнуть нужно.
— Не тебе решать. Как пан Немира дозволит, тогда и отдыхать станешь.
— А в ладоши похлопать можно?
— Чего?
— В ладоши похлопать… — До сосенок оставалась всего пара шагов. — Вот так… — Зверев со всей силы хлопнул в ладоши и громко произнес: — Благодарствую!
— Что?
— Все!!! — Андрей вскинул руку в фашистском приветствии, а затем с резким выдохом опустил ее влево и вниз. Верный гладкий грузик щекотно скользнул под тканью рубахи, вырвался наружу и стремительно врезался ляху под наносник. Тот коротко крякнул и откинулся на спину.
— Ах ты… — Шедший первым поляк рванул меч, но, пока он вытаскивал оружие, Зверев упал на колено, махнул рукой в обратную сторону. Стальной грузик прошипел в воздухе и врезался воину в колено. Тот взвыл и упал, схватился за ногу, громко ругаясь.
— Стой! — Третий лях кинул чужое оружие на снег, выхватил клинок, шагнул было навстречу, но каким-то непостижимым образом ноги его запутались между саблей и ремнем, он споткнулся и растянулся во весь рост носом вниз.