— Нет, так дело не пойдет! — вмешался боярин. — Нам без лука никуда. Да и вообще, ты про эти рукава железные разговоры бросай. С этаким-то весом на руках ни стрелять, ни рубиться долго сил не хватит. Руки должны быть легкими, тогда и усталости в них не скопится.
— Однако же, коли руки без брони, их любым ножиком резать можно, — хмыкнул кузнец. — Вот и выбирай. То ли налегке, но с риском, то ли царапин не бояться — но и уставать втрое быстрее будешь. Хотя… Могу доспех показать, что по весу вдвое кирасы легче, но втрое прочнее.
— Это как?
— Сюда смотри… — Мастер подвел его к кольчуге, собранной из колечек диаметром чуть больше пятирублевой монеты. — Это байдана, по заказу князя Шуйского ковал. Завтра за ней посыльный придет. Глянь, какая толстая сталь на плетении. Втрое толще, нежели на кирасе. Потому удар сабельный, али мечом, топором, али просто скользящий держит она куда как крепче. Плюс к тому, и прогибается, коли удар слишком сильный. Однако же стрелу бронебойную на излете, нож простой — их она пропустит. А кираса али кольчуга простая — нет. Зато весу в ней куда меньше. Не сплошная, сам видишь. Оттого и легкая…
Андрей снял байдану с шеста, взвесил в руках. Пушинкой назвать ее было нельзя, но то, что тянула она вдвое меньше старой кольчуги — это точно. Он вопросительно оглянулся на боярина.
— Ты уверен, сын? — Василий Ярославович подошел ближе и демонстративно проткнул броню пальцем, сунув его в одно из колец.
— Куяк сверху накину, и все дела, — пожал плечами новик. — Стрелы и ножи уже не страшны. А от меча в самый раз. Ты попробуй, какая легкая!
— Воля твоя, сын, — не стал спорить Лисьин. — Коли что, на себя пенять будешь.
— Нравится, отец.
— Быть по сему! Когда сделаешь, Степан?
— Ну-у, — почесал в затылке, окидывая Зверева взглядом, кузнец. — Ну, заказ еще один у меня имеется. Ну… Через месяц сделаю. Раньше никак.
— До весны я в усадьбе всяко просижу… — прикинул боярин. — Ладно, пусть будет через месяц.
— Степан, — вмешался в разговор Андрей. — Скажи, а трубку железную ты сковать можешь? Такую, чтобы внутри ровное круглое отверстие было, с одной стороны заклепанное, и у заклепанной стороны узкое отверстие сбоку?
— Это вроде пищали, что ли? Дык, ее отливать надобно!
— Нет, — мотнул головой Зверев. — Пищаль — это пушка. А я хочу со стволом диаметром с большой палец, а в длину… Ну, с меня ростом.
— Маленькую такую? — Мастер пожал плечами. — Отчего, дело нехитрое. Из листа свернуть да вокруг прута обковать. Но тут тоже на весь день мороки. А у меня заказ важный, ждать не могу. Вот коли через месяц… Тогда зараз и байдану, и пищаль свою игрушечную забрать сможешь. Так тебя устроит?
— Зачем тебе это, сын? — не понял боярин Лисьин.
— Хочу зельем огненным побаловаться. Может, получится?
— Это тебя Лютобор научил?
— Нет, — мотнул головой Андрей. — Пушкарь из Себежа.
— Ладно, — махнул рукой Василий Ярославович. — Сделай ему эту палку. Гляну, что за баловство. Поехали, Андрей. Полдень скоро, поесть не успеем.
— Почему не успеем? У нас еще дела?
— Домой возвертаемся. Сам же видел, на подворье коней ставить некуда, да и припасы тут подъедать им к чему. Афанасий дела торговые вести должен, урожай, полотно продавать, о работах отходных для смердов уговариваться, серебро для нас копить. Ни к чему его отвлекать.
— Как же не помещаются? — Новик поднялся в седло. — А если осада — тогда как?
— Коли осада случится, я коней да людей ненужных в крепость переведу. А ныне… Сырость от лошадей — чего со скотины возьмешь? Припасы портиться будут. Пусть лучше на усадьбе постоят…
После полудня обоз, уже пустой, оставил посады Великих Лук далеко позади. Налегке лошади шли ходко, временами Василий Ярославович даже срывался на рысь — и ничего, возки не отставали. Привалов опять не было ни одного, но зато в сумерки, вдвое быстрее одолев тот же самый путь, обоз свернул с дороги на речной лед. Еще час неспешного пути по извилистому руслу — и они оказались дома.
— Никак, новик, совсем себя мастером ремесла воинского считать начал?
Даже не открывая глаз, Зверев сразу понял, где находится и кто пришел лишать его самых сладких, утренних снов.
— Чего тебе надобно, дядька?
— Спишь много, лук держишь мало, рогатину ужо дней десять в руки не брал. Обленился ты, дитятко. Скоро саблю узнавать разучишься. Токмо по полям носишься где-то как оглашенный. Даже зайца ни разу с охоты не принес. Нешто кистень в руке держать разучился?
— Кабы знал ты, Пахом, чем я занимаюсь… — вздохнув, Зверев откинул одеяло, перекатился по перине к краю, опустил ноги вниз.
— Да ты, никак, беса к себе запустить захотел? — испуганно охнул Белый, увидев, что барчук спит без одежды, и перекрестился. — Исподнее скорее надевай! Да опоясывайся, пока не узрел никто, пока нечисть какая под рубаху не забралась.
— Отец с матушкой встали? — одеваясь, поинтересовался Андрей.
— Утром боярин и хозяйка к столу не вышли, — ухмыльнулся дядька. — Видать, сладилось у них снова. А то уж и про монастырь средь дворни слухи пошли, про порчу, что на нее наведена. Ныне же, как два голубка, и расставаться не желают. Ну, да тебе, новик, валяться столько ни к чему. Давай-ка, трапезничай, бери лук, да и пошли к пеньку нашему руку набивать.
— Не могу, — опоясываясь саблей, вздохнул Андрей. — Епитимья на меня наложена, дядька. Исполнять нужно.
— Это какую же кару Господь для тебя придумал?
— Не скажу. Все равно не поверишь. Вели-ка лучше серого моего оседлать. Я перекушу быстро, да и поеду. Не терпится мне очиститься пред Богом.