Зеркало Велеса - Страница 27

— В общем, Геракл по сравнению со мной — жалкий карлик, — сделал он вывод, укладываясь вечером спать. — Он всего лишь змей придушил, а я — волков. Интересно, а как у него было на самом деле?

Однако обещанной на завтра охоты он ждал с нетерпением.

* * *

В этот раз они снарядились на охоту всемером и без заводных. Помимо вчерашних холопов за добычей отправилась Ольга Юрьевна, прихватив с собой чернавую холопку, имени которой Андрей не знал. Да и поехали недалеко — на то поле, где Зверев через день с копьем под дубом упражнялся. Только отвернули не налево, к опушке, а вправо, да проскакали еще с полверсты. Там дубрава сменилась низким ивовым кустарником — видимо, летом тут было сыровато. Холопы начали прочесывать кусты. Боярин Лисьин придержал коня, Андрей сделал то же самое. Несколько минут — и вдруг из кустов через поле порскнул белый ушастый зверек.

— Давай, сынок… — позволил боярин, и Зверев отпустил поводья, пнув скакуна под ребра.

Заяц оказался еще медлительнее, нежели волки, Андрей догнал его за пару минут, но тут косой заметался из стороны в сторону. Первым ударом паренек даже промахнулся, но при второй попытке стал более внимательным и взмахнул рукой через секунду после того, как ушастый свернул в очередной раз. Белый комочек закувыркался по снегу — Андрей натянул поводья, повернул назад и на ходу, резко качнувшись вниз прямо из седла, подобрал добычу. Со вторым зайцем Андрей управился и вовсе с первого удара: помчался наперерез, а когда косой отпрянул в сторону — сбил его кистенем.

Третьего пришлось ждать долго, почти четверть часа. Зверев расслабился, а потому проморгал момент, когда заяц выскочил из кустов. Тот успел промчаться метров сто, прежде чем охотник кинулся в погоню. Пять минут, десять… Горя азартом, Андрей начал заносить руку. Взмах! Косой внезапно скользнул под брюхо коню — Зверев попытался дотянуться до него там и… Наклонившись слишком далеко, вывернулся из седла, на всем ходу ухнулся на спину и по инерции прокувыркался по снегу вслед за конем метров пять.

— Проклятье! — Андрей поднялся на ноги, но скакун его, почему-то взбрыкивая ногами, скакал далеко справа, косой же, прижав уши, во весь опор мчался к дальнему лесу.

— Ловок шельмец, — остановился рядом боярин. — За что помилование и заслужил. Вот так и надо. Бороться нужно всегда, до конца. Даже если все безнадежно. Только тому, кто не сдается, Господь дарит свою милость. Ты как, не зашибся, сын?

— Ерунда, до свадьбы заживет, — повел плечами Зверев. — Зипун толстый — упал, как на подушку.

— Помаши матери рукой, а то беспокоится. Может, хватит охоты, пора дичь зажарить?

— Еще одного… Обидно ведь, прямо из-под кистеня ушел. Одного, хорошо?

— Сколько угодно, — расползлись у боярина усы. — Хоть двух.

Он нагнал немного успокоившегося серого, поймал за поводья, вернулся, подождал, пока сын сядет, и дальше они поехали стремя к стремени.

— Скажи… отец, — после неловкого молчания спросил Андрей, — я все понять не могу, почему часть дворни меня по имени-отчеству величает, а многие барчуком зовут или просто Андреем?

— Андреем тебя холопы кличут, сын, а по отчеству — прочая дворня.

— А почему?

— Нешто сам не понимаешь? Холоп с тобой в сечу бок о бок идет, живот свой за тебя и землю отчую кладет. Оттого он и ближе, почти ровня. Оттого и позволительно ему более. А обычный смерд — он что? Так, прах земной.

— Не люди, что ли?

— Как же не люди? Те же христиане… Но токмо не совсем те же. Понимаешь, сын… Есть люди, которые созданы володеть, и те, которые созданы ради того, чтобы ими володели.

— Ты считаешь, что это справедливо, отец? — покачав головой, мягко, издалека, начал излагать свою, правильную точку зрения Андрей. — Разве все люди не рождаются одинаковыми, ничем не отличимыми друг от друга? Разве можно в младенце отличить смерда от князя, графа от ремесленника? Разве они не рождаются равными?

— Ты прав, сын, — неожиданно легко согласился боярин. — На Руси все рождаются равными. А станешь ты владеть или принадлежать — это каждый решает сам. Господом так заведено, что землей имеет право владеть только тот, кто готов ее защищать. Разве не в этом высшая справедливость?

— Свою родину должен защищать каждый! — тоже согласился Андрей. — Это священный долг каждого, если на страну враг нападает.

— Вот видишь, ты мыслишь, как боярин, — довольно усмехнулся Василий Ярославович. — Как воин. И это значит, что ты рожден владеть. Но есть те, кто не хочет защищать отчину. И это те, кто выбрал долю раба.

— Разве такие существуют?!

— Ты настоящий боярин, — опять подтвердил «отец» Андрея. — И потому не веришь в сие, но так уж устроен мир. Есть такие, как ты или я. Мы храним землю и по праву владеем ею. Когда приходит ворог, мы берем меч и встаем ему навстречу. А есть те, кто не хочет класть живот за свой удел, за хлеб и детей, что растут в его доме. Они приходят к нам и говорят:

«Защити нас от ворога, боярин. Спаси животы наши и добро, что трудом своим добываем». И мы допускаем их на свою землю, и защищаем их, и мы володеем ими. Так решает не Господь, сын. Так решают они сами. Так решаем мы. Разве может иметь хоть что-то тот, кто не готов сражаться за свое имущество? Разве могут быть равны те, кто сражается, и те, кто покорен? Мы бояре, сын. Потому что всегда готовы к бою. Они — смерды. Потому что не решаются встать грудью своей навстречу стрелам и мечам. Мы господа — они рабы. Разве это не справедливо?

Андрей промолчал. Все его воспитание восставало против того, чтобы делить людей на рабов и хозяев. Но он не знал, как возразить словам боярина Василия Ярославовича Лисьина.