Зеркало Велеса - Страница 23

— Ох, любый мой, опять сбираешься. Что же не вижу я тебя совсем? Нет тебя рядом, холодно одной.

— Здесь я, родная. Мы токмо через две недели тронемся, не бойся. И вернемся скоро… — Боярин вскинул руку: — Главное забыл, из-за чего разговор весь затевал. Слушай меня, сын. Вырос ты уже, вижу, возмужал. Оттого решил я не тянуть более, просьбы твои не отвергать. Пора. На кавалеров, с ордынцами ливонскими сражаться ты со мной пойдешь. Дозволяю!

Над столом повисла длинная пауза. Андрей не сразу сообразил, что слова эти относятся именно к нему. А когда сообразил — не знал, как реагировать. Его зовут принять участие в мясорубке. Это, что, и есть обещанный подарок?

— Он не верит, — рассмеялся боярин. — Не бойся, сын, ныне я решил твердо: беру! Пойдешь со мной славу ратную добыть, кровь ливонскую на цвет проверить. Быть тебе в походе!

Зверев хотел было сказать, что нормальные родители в военкоматы деньги засылают, чтобы ребенка «отмазать», а не пихают под рыцарские мечи — но тут все равно вряд ли кто знал, что такое военкомат.

Хлопнула дверь, вошёл Пахом:

— Разогрелась баня, мужики! Идите, пыль смывайте, медом-пивом балуйтесь. А опосля горяченьким подкрепитесь.

Холопы начали подниматься, прихватывая со стола и кидая в рот куски рыбы или соленые огурчики, допивая вино из кубков. Боярин Василий проводил их взглядом, улыбнулся жене;

— Мы с тобой опосля помыться успеем, правда? Идем, не видел я тебя уже сто лет!

Андрей остался наедине со столом, с которого проворные мальчишки начали собирать тарелки и подносы. Зверев прихватил один из кувшинов, налил себе полный кубок, выпил, налил еще, выпил снова, покачал головой:

— Вот тебе, бабушка, и институт с отсрочкой от призыва. От военкомата удрал — так папа почти родной в солдатики забривает. Будем надеяться, тут хотя бы дедовщины нет. Хотя «отцовщина» имеется точно.

Он наполнил себе третий кубок, выпил, потом пошел к себе в светелку и упал на постель.

Полтораста сажен

— Погорячился ты, барчук, погорячился. — Пахом похлопал его по плечу, и даже такое легкое сотрясение вызвало резкую головную боль и приступ тошноты. — Петерсмену корчагами пить — это не каждому по силам. Я бы и не взялся.

— Вчера сказать не мог?

— Кто же умные советы опосля первого кубка слушает? Их токмо наутро понимать начинаешь. На, выпей.

Андрей медленно, стараясь не растрясти голову, поднялся, принял от дядьки оловянный ковш, полный до краев шипучего, пахнущего ржаным хлебом, кваса, выпил. Голову чуть отпустило, он даже смог подняться, отряхнуть ферязь;

— Я, что, в одежде спал?

— А ты как мыслишь, барчук? — усмехнулся Белый. — Вот, и постель не разобрана. От Варьки тебе благодарствие, ей хлопот меньше. Ты давай, в трапезную поспешай. Там щи кислые вчерашние поданы, да студень стоит. Поешь, тебе легче станет.

Зверев послушался, спустился в трапезную, где приводили себя в чувства еще человек пять, перекусил приготовленными «лекарствами» и выбрался на улицу, на холодок. На дворе было так же пусто, как вчера. Лишь конюх плавными, размеренными движениями добывал из колодца воду, да одинокая баба в овчинном тулупе шла с дымящимся кожаным ведром к правому крылу, где располагалась кухня. Видимо, несла парное молоко. Оно и понятно — ни кони, ни коровы в празднике не участвовали. Хочешь не хочешь, а поить да доить скотину каждый день надобно.

— Не застудись, барчук, — кинул ему Пахом на плечи налатник. — Ты бы все же оделся да баб снежных у озера порубал. Батюшка, вестимо, еще долго отдыхать будет. Но как поднимется, пусть видит, что ты делом занят. А то гляди, передумает, не возьмет тебя в поход, не даст сабелькой вострой побаловать.

— Это что — награда такая, да? — не утерпел от сарказма Андрей.

— А ты, что, в смерды решил податься, барчук, али в юродивые? — тем же тоном ответил Белый. — Без сабли ныне и в монахи не возьмут. Святым отцам тоже копьем и саблей стены монастырские то и дело оборонять приходится. Ты не беспокойся, я тебя понимаю. Как сам первый раз в поход сбирался, тоже в животе свербило. И хотел идти — ан душа все едино в пятках сидела. Иди лучше, броню надень. А я пока серого оседлаю. Кистенем помашешь часок, тревога и уйдет.

Кистенем паренек махал не час, а до обеда, начавшегося далеко за полдень. На трапезу собрались уже все участники вчерашнего пира — мужики опять пили вино, кричали здравицы хозяйке, боярину и Андрею. Сам Зверев предпочел сегодня вина не касаться — при одном взгляде на кубок его мутило. Обошелся квасом и пряным горячим сбитнем, что тоже стояли на столе.

— Ты, вижу, молодец, сын, — отметил Василий Ярославович после того, как холопы выпили за его супругу. — Времени зря не теряешь. Но одно дело баб снежных разить, а другое — ворога живого да ловкого. Вечор смерды из Бутурлей наябедничать успели, что волки им досаждать начали. Двух буренок зарезали, в овчарню раз забрались. Все про волкодлаков талдычат неуязвимых. Посему, мыслю, надобно нам показать серым, кому земли сии Богом дадены. На охоту завтра поедем. На волков. Там удаль свою и покажешь. Повеселимся да и дело доброе сотворим. Чай, наших смердов забижают. Прощать такое не с руки!

После этой речи хозяин с хозяйкой удалились, и холопы устроили гомон, вспоминая что-то из минувшего похода. Андрей, чувствуя себя в компании чужим, переложил себе запеченную куриную полть, наскоро обглодал косточки и тоже ушел. В седле с рогатиной он чувствовал себя куда более уверенно, нежели за столом с незнакомыми мужиками.